Подвиги казаков в их войне с Польшей, воспетые Гоголем в "Тарасе Бульбе", привели левобережную Украину в состав Российской империи.
Поэтому национальная катастрофа России, которой стала Гражданская война 1918-21 годов, захватила эту часть Украины не меньше, чем остальные территории бескрайней империи.
И.Э.Бабель служил в казачьей Первой конной армии. Жизнь в ней во время той войны стала фоном его великой книги "Конармия", состоящей из более трёх десятков небольших рассказов. За неё Бабеля в 1924 году едва не погубил командовавший Конармией Будённый. Заступился за Бабеля тогда его ментор Горький, написавший: Бабель украсил бойцов его (Будённого) изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев, соединив тем "Конармию" с "Тарасом Бульбой". Об "украшении конармейцев изнутри" можем судить по прочтении книги.
После казни Бабеля в 1940 году (смертный приговор подписал Сталин) российская словесность надолго лишилась этих рассказов, написанных необыкновенным, подстать гоголевскому по образности языком. Сейчас на своей полке я обнаружил постсоветское издание 1998 года, в котором были напечатаны несколько неизвестных мне рассказов, примыкающих к Конармии, скрывавшихся цензурой и после реабилитации Бабеля в 1954 году.
Поражает многообразие сил, сражавшихся на Украине в Гражданскую. За годы войны в Киеве свергли друг друга 6 украинских правительств. Удивителен путь народной армии Нестора Махно. Сперва она грабила "богачей" и банки, затем воевала против немецких и австрийских войск, против гетмана Скоропадского, потом против петлюровцев, против немецких колонистов; затем в составе Красной армии против деникинцев. После Махно воевал против белой армии под командованием Шкуро, снова с Деникиным, чем спас Москву. В 1920 году Махно предложили союз и Врангель, и красные. Махно принял предложение красных, но после победы над Врангелем красные разгромили и его армию. По ходу Махно был награждён орденом Красного знамени под №4.
Бабель в "Учении о тачанке" повествовал: "Таков Махно, сделавший тачанку осью своей таинственной и лукавой стратегии, упразднивший пехоту, артиллерию и даже конницу и взамен этих неуклюжих громад привинтивший к бричкам триста пулеметов. Таков Махно, многообразный, как природа… Такую армию, с растыканной по углам амуницией, Махно в один час приводит в боевое состояние; еще меньше времени требуется, чтобы демобилизовать ее".
Бойцы Махно появляются и в другом рассказе Бабеля: "У батьки нашего Махно". Мне помнится, я видел его в старом издании Конармии. В советских изданиях после реабилитации автора его не было, сейчас он появился, но не включён в Конармию.
Рассказ жутковатый. Он - о групповом изнасиловании еврейки. Казаченок Кикин на следующее утро жалуется девушке, молча стирающей бельё: как тебя поймали, а я за голову держал, я Матвей Васильичу говорю: что же, говорю, Матвей Васильич, вот уже четвертый переменяется, а я все держу, да держу. Вы уже второй раз, Матвей Васильич, сходили… Это когда они тебя уже в лесок тащили, Матвей Васильич мне и говорит: сходи, Кикин, ежели желаешь.
- Нет, - говорю, - Матвей Васильич, не желаю я опосля Васьки ходить, всю жизнь плакаться…
Бабель писал свои рассказы с натуры. Но, при всей честности своего пера, этот сюжет он перенёс к Махно. За него и сам Горький не спас бы...
Геноцид евреев
Геноцид евреев всеми воевавшими сторонами – одна из тем Конармии. Вот статистика безымянного "мужика": Мужик заставил меня прикурить от его огонька.
- Жид всякому виноват, - сказал он, - и нашему и вашему. Их после войны самое малое количество останется. Сколько в свете жидов считается?
- Десяток миллионов, - ответил я и стал взнуздывать коня.
- Их двести тысяч останется, - вскричал мужик".
Обыденность и ужас убийства евреев в ту войну возникают уже в первом рассказе сборника: "Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене… Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим ложем… я просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему лицу.
- Пане, - говорит она мне, - вы кричите со сна, и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу...
Она поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего человека. Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца.
- Пане, - говорит еврейка и встряхивает перину, - поляки резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они сделали так, как им было нужно, - он кончался в этой комнате и думал обо мне... И теперь я хочу знать, - сказала вдруг женщина с ужасной силой, - я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...
Иной вопрос: отношение евреев к революции, развернувшейся в войну всех против всех. Евреи жаждали интернационала, но не такого. Это излагает старьёвщик Гедали, которого Бабель встречает в Житомире незадолго до наступления Субботы:
- "Да", кричу я революции, "да", кричу я ей, но она прячется от Гедали и высылает вперед только стрельбу...
- Она не может не стрелять, Гедали, - говорю я старику, - потому что она - революция...
- Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он - контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы - революция. А революция - это же удовольствие. И удовольствие не любят в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция - это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди…
- Пане товарищ, - сказал он, вставая… - привезите в Житомир немножко хороших людей.
Ай, в нашем городе недостача, ай, недостача! Привезите добрых людей… Интернационал... мы знаем, что такое Интернационал. И я хочу Интернационала добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории…
Наступает суббота. Гедали - основатель несбыточного Интернационала - ушел в синагогу молиться, завершает Бабель рассказ о неосуществимой еврейской мечте.
Борис Гулько.
Comments